|
Отправлено Berk на Jan 8, 2016 23:48:24 GMT 3
Михаил выпустил дым из легких, обернулся и хмыкнул. Легкое движение ветра относило сине-голубое облачко в сторону служебного входа в наш Центр. Я не спешил. Моя сигарета была выкурена лишь наполовину, в то время как остальные курильщики нашего коллектива мерзли тут добрых пятнадцать минут. Я пришел позже, так как всегда пью медленно кофе. За это время другие люди успели бы съесть второй обед, а я делаю по глотку в минуту, просматривая новости на планшете и думая о чем-то совершенно с ними не связанном.
Человек, в сторону которого мой собеседник издал насмешливый звук, аккуратно закрывал за собой дверь, входя в здание. Он словно боялся кому-то помешать, хотя вокруг не нашлось бы ни одного, кто чувствовал бы дискомфорт из-за таких пустяков. Может потому Дёмочкин А. А. и вызывал раздражение среди коллег. Он был слишком учтив и интеллигентен. Когда высокая, но сутулая фигура скрылась за дверями, Михаил еще раз хмыкнул и сказал: «Вот чего он такой забитый? Кто его трогает вообще? В армии, видать, не служил». Свое возмущение младший техник закончил плевком в снег. Раздалось нервное хихиканье вахтера Степаныча. Этот дедок всегда любил слушать, как перемывают кому-нибудь косточки. Но сегодня хихикал только он. Довольно острый на язык Андрей нынче был не в духе. Вместо того, чтобы поддержать весело-ехидный тон беседы, ведущий инженер лишь буркнул: «Да хрен с ним. У каждого свой стиль. Кстати, служил этот кадр в армии, я же немного знаком с его личным делом. Еще и сержантом был. Вроде робкий, в глаза обычно не смотрит, но как-то пересекались мы с ним взглядами - и тогда уже я невольно отворачивался. Странный тип». Андрей затушил бычок о кору дерева и ловко закинул в мусорный бак, стоявший довольно далеко от нас. Потом улыбнулся и добавил: «Ну а что, вы помните видеоролик под названием «смотри, салага!»?» Вахтер снова захихикал, ища поддержки у Михаила, однако тот еще раз нервно сплюнул и сказал:
- О-о-о, но это жесткач. Я чего-то думал, что постановка. Потом сказали, что нет, вроде. - Да какая постановка? Видео как видео, снятое дебилами-дедушками на мобилу. - Ну мало ли. Думалось так. В нете много разных постановок бывает. Это потом написали, что все так и было. - Придурки пьяные. А может и не пьяные. Тот дрыщ, на котором ремень висит - похож на деда? Скорее на Дёмочкина похож.
Тут уже я, думавший о своем, решил включиться в беседу. На всякий случай, чтобы не прослыть отсталым от жизни, спросил:
- Я слышал об этом видео. Но как-то не смотрел. Просто так часто о нем говорили, что подумал - очередной бред. - Ну так бред и есть. - Андрей потер руки. - Ну можешь глянуть. Правда, это видео постоянно удаляют. Раньше даже на youtube оно гуляло. Под разными именами, хотя всегда был намек на салагу, чтобы легче было найти. Потому «гугловики» что-то сделали и уже при попытке залить его туда, блокируется сразу. На «Вконтакте», вон, есть. Да и куча других сайтов еще...
Вечер, как обычно, был уныл. Я покормил кота, сделал себе ужин. Вышел во двор покурить. Вспомнил об очередном откровении интернета, которое прошло мимо моего внимания. Ну и пусть. Когда о чем-то говорят многие, пропадает желание с этим знакомиться. Вернулся. Принял душ. Лег спать. Не спалось.
Вспоминал работу, проекты, очередное потепление, превратившее снег в слякоть. И вроде надо было отключить сознание, а оно продолжало работать, набирая обороты. Ненавижу такие состояния. Вставать-то чуть свет чуть заря. Даже нет, вставать тогда, когда совсем темно. Как было в моей комнате. Будто ничего не меняется. Только часы тикали, да кот посапывал. Эх! Что может быть бесполезней сей нахлынувшей активности мозга? Да, бодрствование с бессмысленным просматриванием интернет-контента.
Я встал, оделся. Включил лампу. После небольшой паузы - компьютер. Пальцы набрали в окне поисковой машины «смотри салага видео». Страница с результатами поиска - приколы, демотиваторы, шутки про армию. Лишь спустя минут десять нашел то, о чем, похоже, говорили. Небольшой видеоролик на сайте со множество рекламных баннеров, предлагающих увеличить мужской член или женскую грудь. В черном квадрате с надписью «Смотри, салага» я нажал на серый треугольник. Низкокачественное видео запустилось в полноэкранном режиме.
Казарма. Слабое освещение. Чья-то нетвердая рука переводит камеру мобильного телефона с лысых, ухмыляющихся голов на потолок с грязными лампами, на пол, покрашенный в темно-коричневый цвет, на солдатские койки... Слышны перешептывания с обилием матерных слов. Смешки. Хозяин камеры переводит ее то на себя (круглое, лоснящееся от жира лицо, не обремененное интеллектом), то на своих дружков - подвыпивших, стриженных «под ноль», в полурастегнутой армейской форме. У некоторых нет ремней, это явно «деды», «тертые калачи» - им можно в меру воображения и плотности алкоголя в крови нарушать устав. Ясное дело, развлекаются в казарме для «юнцов».
Молодые солдаты спят. Или делают вид, что спят. Похоже, им не давали приказа встать и построиться. На этот раз что-то другое. Другие шутки от «дедушек». Надо спать...
Я продолжал смотреть видео с некой тоской. Мысли переключались на свою жизнь, на быт, работу. За монитором же - армия, армия... Сколько таких съемок уже видел. Побьют сейчас кого-нибудь там, или заставят играть в «тараканьи бега», или еще что-нибудь... Бывает. Неприятный, высокий голос за кадром вдруг огласил: «о, Ерыч может, Ерыч ща учудит, а-га-га-га-га!».
Некий тщедушный, вполне себе безобидного вида сержант улегся на одеяло рядом с одним из новобранцев. Он позировал на камеру, показывал знак «V», картинно вытягивал губы, изображая из себя любовника рядом с объектом страстной любви. Руки долговязого сержанта ложились на плечи спящего, гладили их, изображали объятия. Под нарастающий хохот Ерыч воскликнул: «Ох, где мои контрацептивы? Дорогой, я больше не могу терпеть! Нам же не нужны дети, правда? У нас легкие отношения!»
Мне это казалось полным идиотизмом. Я уже собирался остановить видео и выключить компьютер, когда заметил в руках Ерыча что-то блестящее. Сержант пускал блики перочинным ножиком. Внезапно он гаркнул: «Эй, солдат, проснись!»
Парень, возле которого он лежал, пошевелил головой. Открыл глаза, с тревогой оглянулся. Но его тело оставалось неподвижным. Знал, что проявлять самоволие не стоит. Если скажут встать, то встанет. Пока ведь приказали только проснуться.
Ерыч снова обнял его за шею и плечи, а затем сделал резкое движение правой рукой в область его лица. Перочинный нож описал сверкающую дугу, скрывшись за лицом разбуженного. Раздался пронзительный крик. Солдат дергался, хватаясь руками за лицо, однако дружки сержанта моментально схватили его за локти. «Любовник» продолжал орудовать ножом у лица жертвы. Камера приблизилась к подушке, залитой кровью. Крик был так силен, что вызывал хрипы в микрофоне. Теперь уже стало ясно, что Ерыч спокойно и неторопливо вырезал ему глаз. В страшные вопли вливались улюлюканья и смех «съемочной бригады». Высокий голос за кадром мямлил: «Не боитесь, мы жа не звери, ему и одного глаза хватит! Зато будет чаво вспомнить! Эй, салага, смотри! Смотри, салага! Видишь свой глаз?»
Глаз, а вернее, его остатки, были нанизаны на нож. Кровоточащая, неровная яма зияла с правой части лица жертвы. Второй, живой глаз был полузакрыт. Похоже, объект шутки потерял сознание.
Видео закончилось. Под ним было несколько ссылок с надписями «связанное по теме». Позже я прошелся по ним.
(to be continued)
|
|
|
Сны
Feb 9, 2016 10:47:21 GMT 3
Berk likes this
Отправлено malefik на Feb 9, 2016 10:47:21 GMT 3
а мне недавно приснился Моррисон. мы сидели и бухали. он спрашивал, что происходит в этом мире, какие сейчас люди. а когда узнал, то грустно затянулся и сказал =хорошо, что я этого не увидел=.
|
|
|
Отправлено Abssvvrm на Mar 21, 2016 15:16:18 GMT 3
Видел во сне Гэри Риджуэя. Беседовали о его деяниях.
|
|
|
Отправлено Berk на Mar 26, 2016 14:40:51 GMT 3
Рыцарский фестиваль. Собрание за городом, реконструкция. Светит солнце. Голубое, практически безоблачное небо нависает куполом над полем. Молодежь разворачивает палатки, раскладывает доспехи, самодельное оружие, строит импровизированные "крепости" из дерева и различного хлама... Фальшиво играет фольклорная музыка - часть музыкантов уже пьяна. Немало собралось и детишек. Родители их приучают к "отдыху на природе без компьютера". Поодаль чернеет группа из четырех священников возле сверкающего "Лексуса", на котором они приехали как миссионеры.
Раскладные столики стоят в ряд, образуя длинную белую полосу, на которой лежат заряженные арбалеты - это для конкурса на меткость стрельбы по мишеням. Один из попов подошел к мальчугану, рассматривающему средневековые инструменты боя и спросил:
- мальчик, вот ты смотришь на оружие, и какие же мысли возникают в твоей голове, глядя на него? - мне хочется пострелять! - б-г создал оружие, сынок, но создал его для защиты, а не нападения. Но хорошо ли ты знаешь заповеди? - я не помню... - ты не помнишь или не знаешь? Вижу ты без крестика. Ты не был крещен? - не-а... наверное... - если бы тебя крестили, ты бы не сомневался в этом. В таком случае мы сейчас проведем обряд и ты откроешь себя свету господнему.
Мальчишка вырывает свою руку из цепких пальцев священника убегает в сторону небольшой деревянной башни, где развлекаются его приятели. Поп берет со стола один из арбалетов, целится и нажимает на спусковой крючок. Стрела с шумом пронзает спину мальчишки возле основания деревянной конструкции, прибивая к ней. Поп ловко хватает следующий арбалет и снова стреляет. Потом - еще один и еще один... Из спины остывающего сорванца торчат 7 стальных стрел.
|
|
|
Отправлено Berk на Apr 16, 2016 13:09:12 GMT 3
Я ее знаю с детства. Дочь близких друзей моих родителей. Поскольку я старше ее лет на десять, для меня она всегда была, есть и останется "малой". Не подруга, не любовница, не посторонний человек. Просто "малая", с которой много лет уже не общались и у каждого в жизни произошло множество перемен. У нее была одна слабость. Точнее, две: 1) блядствовала с какими-то стремными мужиками. 2) регулярно рожала от них. Ее судьба, признаться, меня слабо волновала. Но коль уж довелось встретиться снова... Во сне, не в реале. В реале контакты уже много лет как оборваны. В царстве Морфея она приехала ко мне погостить. Ее родители курсе. Дальше смутно помню, вроде бы она с каким-то выходцем Северной Африки приехала, но они остановились не у меня, а где-то в гостинице. Потом мы с ней встретились, один на один. Я заметил, что у нее снова живот появился. Говорю: - Беременна? - Ага - А как ты относишься к абортам? - Ты что, это же грех - Ты еще и верующей стала? А какую веру приняла? Я уже не вкурсе, что там этот твой исповедует. Она встает и обиженно уходит. Знаю, что они все еще гостят в моем городе. Она мне иногда пишет, я ей что-то рассказываю. ... Вспоминаю, что у меня есть какой-то заброшенный дом и сарай возле него. Там я как будто открыл простенький мясокомбинат. Не знаю, зачем и почему, и какое же мясо я там обрабатывал. Но там все пропахло кровью. Я словно до сих пор чувствую этот запах. А ещё там же, в сарае я иногда что-то пишу, в основном, записываю свои пысли, что-то важное, чем особо не стремлюсь делиться, но и терять не хочу. Помню еще... Хм, что у меня открыто несколько "левых" банковских счетов, один из них американский. Как-то раз я возвращаюсь в тот сарай, мне хочется рубить мясо, а может писать, а может все вместе... И я застаю там свою знакомую. Она сидит за дубовым столом, пропитанным за годы мясообработки кровью и перекладывает стопку бумаг... Я: - Что ты тут делаешь? Как ты вообще узнала про это место? - Ты как-то намекал, потом сама догадалась, стала искать... Ладно, вру, я проследила за тобой, когда ты думал, что мы уехали. Я смотрю на нее, у нее на лице написано раскаяние, в глазах - слезы. Всхлипывает: - Ты был прав, я многого не понимала... Аборт это чудесно, аборт это замечательно (я замечаю, что один из листов, который она держит и временами прислоняет к губам, пропитан свежей красной влагой). Я почитала твои труды. Благодаря тебе я многое поняла. - Да, но в этой стране они запрещены, к тому же у тебя поздний срок. - Я решу эту проблему. - Ок, желаю удачи... Она уходит, а я сижу в пропахшем кровью помещении. Достаю телефон, лезу в интернет. Вижу от нее сообщение: - Тот счет, американский, который ты мне по приколу отдал, сказав, что он якобы не используется... Там же целое состояние! - Быть такого не может, я его использовал для афер, но ничего с того не вышло. - Там около 18 млн. баксов. - Да ну! (Первая мысль - это дурацкая шутка? Вторая, после того как я вспомнил, что была еще одна акция и многеи могли на это клюнуть, выслав свои средства - поделится ли она этим со мной теперь? Третья - поделится наверняка, у нее и так уже дохрена денег, а мне бы и миллиона хватило, или двух, или девяти). Мы снова сидим в сарае. Она спрашивает, что делать с ребенком? Я говорю, что надо слетать в Китай, там много таких услуг. Сделают как "выкидыш", стоить будет недёшево, но деньги у нее на это есть. Хоть отбавляй. Тут у меня появляется идея поделиться информацией с Abssvvrm и спросить, что бы он сделал в такой ситуации? Пишу в аську. Через 20 минунт приходит ответ: - Лекарствами вытравливать не надо. Пусть живой родится, в домашних условиях. А потом закинуть в микроволновку. Время готовки регулировать вручную, наблюдая за процессом - так, чтобы не перегорел, но и пропекся хорошо. Вообще, дальнейший рецепт сам придет в голову, в порядке импровизации - добавить салату, картошечки... Неплохое блюдо можно сделать. Концовка сна была очень смазанной и психоделичной. Но ребенок, по-моему в конце концов таки оказался в микроволновке.
|
|
|
Отправлено Berk на Apr 26, 2016 9:49:58 GMT 3
Понятой Я не хотел с ними идти, однако догадывался, что отказываться было бы тоже ошибкой. В этом крае я чужой. Да, мое присутствие при обыске номера Роксаны было необязательным - об этом лишь просили приставы, навестившие меня на работе. Довольно странно выглядело то, что из полусотни сотрудников, находившихся в своих служебных помещениях, визитеры выбрали сразу меня. Коренастый мужчина лет шестидесяти с седой лопатовидной бородкой и женщина среднего возраста, - одна из миллионов ей подобных, проработавших основную часть сознательной жизни на низких уровнях исполнительной власти. На их лицах читалась изможденность, а рисунки морщин не выдавали ничего кроме казенной печати: за приказом следует исполнение, за исполнением - отчет. Одинаковая темно-зеленая одежда пришедших напоминала скорее армейскую форму, нежели костюмы работников одной из гражданских профессий. Войдя в мой кабинет, они представились. Пан комиссар Кшиштоф Цэрски и пани старший постовой Сандра Гор. Соблюдая все нормы рабочей вежливости, они начали с извинений за беспокойство, а после, перейдя на менее официальный тон, описали в общих чертах причину своего визита. Говорил преимущественно мужчина, женщина же приходила ему на помощь в случае редких и неловких пауз при попытках вспомнить очередной номер статьи или цитату из уголовного кодекса. Я знал, что дело серьезное, хотя и был свято уверен в невиновности Роксаны. Она не занимала высокого положения, чтобы знать о тех суровых экспериментах и уж тем более - чтобы играть там ключевую роль. Она просто моя подруга. Столь искренних, открытых и доброжелательных людей мне не доводилось здесь встречать со времен приезда. Быть может сейчас я мог ей чем-то помочь, ну хотя бы в качестве понятого - не допустить произвола. Пан Цэрски принял от меня подписку о неразглашении деталей происходящего до конца следствия и молвил: - Спасибо за готовность сотрудничать. Как мы уже говорили, от вас не потребуется ровным счетом никаких усилий. По сути ваша функция сводится только к тому, чтобы находиться на месте осмотра жилого помещения гражданки подозреваемой и после подтвердить отсутствие нарушений со стороны полицейских. Естественно, это формальность. Сами понимаете, закон есть закон. - Так она в числе подозреваемых? - И да и нет. Пока еще проходит как свидетель. Правда даже свидетелем она себя признавать не собирается. К сожалению, известные нам факты говорят не в ее пользу. Как видите, ордер судом уже выдан. Согласно постановлению... Э-эм... - Триста восемьдесят шестому, параграф первый. - Поспешила помочь его напарница, буравя меня тяжелым взглядом. - От такого взора можно начать сомневаться в своей невиновности. - Затем продолжила, перехватив инициативу напарника. - Простите, но нам надо поторопиться. Ваша сотрудница в данный момент не находится под арестом, но суд решил обыскать ее номер во время отсутствия съемщицы. Можно сказать, судья пошел навстречу вашей знакомой, видя, что она совершенно закрылась в себе и тем самым усугубляет свое положение. Обыск, в результате которого, будем надеяться, удастся развеять сомнения у прокурора и судьи, необходимо провести именно сейчас. И сделать это так, чтобы не усилить стресс пани Роксаны Кшишталовской. Вас мы выбрали потому, что она вам доверяет и всем будет только лучше, если она не начнет предъявлять претензий о кражах или подбрасывании улик. Не согласились бы вы - пришлось бы брать постороннего понятого. А это грозит дальнейшими, опасными для нее конфликтами со следствием. - Вы будете перерывать вещи Роксаны в поисках улик... - Да. Потом проще будет показать суду, что она чиста, если это так, конечно. Если нет, то её положение останется незавидным. Прокурор почти утверждает ее вину. - Я готов. Идемте же. Хотите убедиться в ее невиновности? Я составлю вам компанию и прослежу, чтобы все прошло по закону и выданному вам ордеру. Пока мы ехали по направлению к привокзальной площади, где располагалась недорогая гостиница «N-Przysiadalno;;», никто из моих спутников не произнес ни слова. Пан комиссар сосредоточился на дороге и нервно барабанил пальцами по обручу руля во время стоянок на светофорах. Пани Сандра Гор, чей пучок крашеных светло-каштановых волос возвышался над сидением такого же цвета напротив меня, постоянно перебирала какие-то документы на коленях и курила сигарету за сигаретой. Часть дыма уходила в приоткрытое боковое окно, остальное же относилось вместе со врывающимся ветром к моему лицу. Похоже, ее это мало волновало. Благо, табак был дорогим - я со своим стажем курильщика определил быстро. И самому захотелось курить, но такого предложения здесь не звучало. А просить я не привык. В какой-то момент я пожалел, что поехал с ними. На мою подругу шьют дело, ей грозит наказание... Почему я вообще должен верить этим двоим? Почему должен верить системе? У Роксаны еще не доводилось бывать в гостях, но меня везут в ее жилище без ее разрешения. Тайком, словно вора, словно участника заговора... Портье взглянул поверх очков на документ пожилого пана и тут же выдал ключ к номеру моей сотрудницы. Мы поднялись по лестнице на третий этаж, прошли несколько метров по коридору и пан комиссар, остановившись возле нужной двери, торжественно поднял палец к верху: «Согласно статье номер... э-э-э... Да не суть важно. Сандра, начинай протоколировать». Со скрипом открыл массивную дверь и с показной учтивостью поклонился перед женщиной, дабы вошла первой. Следом зашел я, так как, видимо, бородач в подобных ситуациях считал себя хозяином и предпочитал пропускать всех вперед. Когда дверь закрылась, эти двое сняли обувь, попросив меня о том же. От верхней одежды они не избавлялись - должно быть, таким является предписание. Из прихожей мы проследовали в зал. Квартирка Роксаны была небольшой. Зал сочетал в себе спальню с раскладывающейся кроватью и кухню, отделенную от основного помещения лишь металло-пластиковой стенкой с идеально чистым окном почти до пола. В последнее время все чаще конструируют жилища по такому образцу. Основная причина - экономия места, которую можно представить как дань моде. В данной гостинице экономили на многом. Экономила и Роксана, ведь я знаю, что ее заработок примерно схож с моим. Тем не менее, как же уютно был обустроен ее быт! Ни пылинки на предметах, на столе - гладкая и свежая скатерть, а в центре, на белой салфетке - стеклянное блюдце с емкостью для ароматических палочек. Самих палочек там не было, только легкое благоухание в воздухе выдавало их ежедневное применение. В углу, чуть заслоненный шторой, стоял любительский телескоп - моя приятельница неоднократно демонстрировала мне фотографии луны, звезд и некоторых планет, сделанные благодаря нехитрой насадке для мобильного телефона, что прикреплялся к окуляру телескопа... Хотя комната была небольшой по размерам, она казалась куда более просторной, чем шикарные залы состоятельных владельцев - именно гармония в расположении вещей, ухоженные цветы и со вкусом расставленные цветы на окнах; чистота и забота даже о самых мелочах - вот, что создавало объем в скромном помещении. Книжные полки были заполнены всевозможной литературой: от классики и фэнтези до медицинских справочников и биологических энциклопедий. Каждая книга находилась на своем месте - так, чтобы соответствовать соседним по жанру. Очевидно, ряд полок Роксана устанавливала сама: вряд ли номера средней во всех смыслах гостиницы оборудованы для таких страстных любителей чтения. - Ну и работки нас тут ждет! - Воскликнул пан комиссар. - Тут одних только книг сколько! Но с книгами проще. А вот как сохранить весь этот порядок, чтобы она ничего не заподозрила? - Заложив руки за спину, Кшиштоф прошелся по комнате. Глянул в окно и повернулся к нему спиной. В его глазах я впервые заметил раздражение. - Сандра, как тебе это нравится? Особа, что грубит самому прокурору и ищет поводы для исков против нас, устроила себе музей дома - будто специально, чтобы осложнить нам работу, а себе - участь. Опыт мне подсказывает, что аккуратные скрывают улики лучше всех. Что ж, беремся за дело! К тому моменту Сандра уже осматривала содержимое верхнего ящика письменного стола, делая пометки в толстой, изношенной тетради. Мне стало немного не по себе от мысли, как легко государственная машина может проникнуть в личную жизнь каждого человека. Кроме того, у них даже не было ничего конкретного на эту женщину. - Что? Подозрения, нежелание сотрудничать?.. Да у меня действия чиновников вызывают куда больше подозрений. Роксана всегда была открыта перед теми, кто объективно заслуживал доверия. Она вмиг распознавала фальшь и тогда действительно происходило так, как описали явившиеся блюстители закона. - П-с-с-с-с - раздался тонкий шум. Это пани старший постовой неудачно открыла баночку с бисером, рассыпав его по паркету. - Курв..! - Вскрикнула она и тут же, смутившись своего эмоционального всплеска, принялась с показным равнодушием сгребать ребром ладони мелкие шарики на полу в кучку. Обыск проходил не так гладко, как того хотели служащие. Теперь они понимали, что, скорее всего, оставят после себя следы, а значит, разоблачат раньше времени тайную операцию и подведут начальство. Казалось, бородач уже нашел что-то. За книгами на средней полке обнаружился крупный конверт без надписей. Цэрски победоносно помахал находкой над головой: - Ну-ка, ну-ка, что у нас? - Затем уселся на стул возле напарницы и приступил к процедуре вскрытия. Сандра не сводила с него очей. Старик орудовал как заправский шпион. Сначала извлек из кармана пузырек с распылителем, нахваливая немецкое качество, взболтал его и стал водить белым потоком вылетающей взвеси по склеенному шву конверта. - И не такое вскрывали. Комар носа не подточит. Слышите? - Он ухмыльнулся мне в глаза. - Там ведь что-то лежит совсем не похожее на бумагу. - Но тотчас зарычал с явным разочарованием. Внутри было всего лишь украшение, сделанное из ниток и разноцветного бисера. Судя по всему, моя подруга собиралась выслать кому-то сию поделку - та посылка просто ждала своего часа... - Мы что тут, в игры играть пришли? - Ревел раскрасневшийся пан комиссар. - Убили столько времени на всякую дребедень! А ты? - Он сам не заметил, как перешел со мной на «ты» - Ты бы мог перестать злорадствовать? Смеясь над нашей работой, ты навлекаешь неприятности и на себя. - С этими словами он вдруг разорвал украшение, с такой силой, что бисер застучал по стенам, окну и стеклам шкафа. - Плохая идея, Сандра, была брать его. Он из тех, кто готов нарушить подписку, пойти под удар, только бы нам палки в колеса вставить. Такой как и его эта вертихвост... - Я подошел к служащему, заставив его тем самым замолчать. Тишиной, казалось, залило коробку солнечной комнаты. Мы все онемели. Сандра отвлеклась от перебирания платьев и костюмов в платяном шкафу, - такое ощущение, что она проявляла к ним далеко не служебный интерес, - пан Цэрски с хмурым видом изучал меня, а я пытался взять себя в руки. Посчитав внутренне до пяти, я сказал: - Зачем вы это сделали? - Что я сделал? - Вы.. - чувствуя, что в сознании разыгрывается буря - вы уничтожили чужую вещь. Находясь в чужой квартире. - Да? А может мне еще что-нибудь уничтожить? Вы ли мне будете давать указания? - Цэрски смерил меня взглядом. - Похоже, уничтожать - для вас дело естественное. Вы ведь сами - ничтожество. Ваш статус довольно низок во всей этой иерархии, вы раболепствуете перед прокурором, ведь он может раздавить вас как вошь под ногтем. Чем больше вы унижаетесь у подножия своей пирамиды власти, тем сильнее вашей гнусной, трусливой и ущемленной душонке желается отыграться на других. Эй! - я обернулся в сторону пани Сандры - Вы все протоколируете? Записывайте каждое мое слово. Этот человек превысил свои полномочия, нанес ущерб имуществу пани Кшишталовской и сыпал угрозами о дальнейшем разбое. - Ах ты щеноо... пан комиссар схватился за сердце. - Да как ты смеешь... - Рычал, крючась на полу. - Кшись, Кшиську! - напарница бросилась к бородачу. - Держись, мой дорогой! - кричала она неожиданно горячо для канцелярской особы. - Будет тебе из-за ерунды! Кшиштоф, чудесный, мы с тобой-то столько натворить сможем в этой жизни. - Пани старший постовой присела на корточки подле лежащего и начала расстегивать воротник его тесной формы. - Дыши, дыши глубже. - Приподняв его подбородок одной рукой, Сандра запрокинула голову коллеги. Засим ловко зажала его нос и сделала мощный выход в уста лежащего. Далее - еще один, и еще... И несмотря на то, что Цэрски порозовел да открыл блестящие глаза, она продолжала припадать к его рту. Спустя мгновение два тела на паркете смыкались в страстных объятиях, целуя друг друга и избавляясь от одежды. Я отступил в замешательстве, на что Кшиштоф отреагировал самодовольным возгласом: - И это нам дозволено. Разве есть в кодексе хоть один параграф, запрещающий более тесное сотрудничество ради достижения общей цели? Посмотри, как она великолепна! Ее изгибы, ее лоно! - Пан комиссар раздевал женщину, да так, словно старался показать мне все детали; как будто знал, что странная сила вопреки удивлению и отвращению, удерживает мое внимание. Сандра, которая с самого начала казалась мне совершенно непривлекательной, старой девой, предстала в совсем ином свете. Жесткая ткань одежды обнажила светлую, лоснящуюся кожу, упругую грудь и плоский животик, уводящий к изгибам бедер... Поразительно, я наблюдал не морщинистое тело пятидесятилетней особы, а молодой, буквально пышущий здоровьем стан девицы. Невероятное зрелище повергло меня в шок. Сандра была совершенно голой, если не считать черных узких трусиков, - что вызывало сильнее полной наготы, - и блестящих пэстис на сосках. Прежней оставалась только голова. Сероватый оттенок щек и шеи, слабые волосы - это не сочеталось со всем остальным. Кшиштоф лукаво улыбался. Точно угадав мои мысли, он сделал очередное движение - сорвал эластичную маску с напарницы. Передо мной лежала юная паненка редчайшей красоты. Черные как смоль локоны волос рассыпались по дощатой поверхности, угольки очей скользнули по мне и тут же устремились на своего разоблачителя. Пан комиссар провел ладонью по свежей, чуть полноватой щеке девушки. Но в его ласке уже ощущалось нечто отеческое: - Теперь ты можешь работать с ним. Не забудь только допросить как полагается. Хотя чего я буду советы давать, хах? - Цэрски резво вскочил на ноги, накинул на себя рубаху и наглухо застегнулся. - Разберетесь как-нибудь. Чао, молодежь! - Он хлопнул меня по плечу, затем подпрыгнул, хватаясь за люстру и... исчез. Я подошел к Сандре очень близко. Так близко, что сила притяжения уже не позволяла разнять нас. Ее руки обвились вокруг моей шеи... Berk24.04.2016
|
|
|
Сны
Apr 26, 2016 14:53:46 GMT 3
Berk likes this
Отправлено malefik на Apr 26, 2016 14:53:46 GMT 3
ночью ебнулась с дивана. приснилось, что отбиваюсь от каких-то мудаков чайным пакетиком. причем отбиваюсь успешно. ну нахер столько работать.
|
|
|
Сны
Jun 9, 2016 13:36:40 GMT 3
Berk likes this
Отправлено Reistlyn на Jun 9, 2016 13:36:40 GMT 3
Позвольте похвастаться очень ярким и сильно запомнившимся мне сном... Океан. Бескрайний, безразмерный океан раскинулся во все стороны, разлился по всей земле и нет этой тёмной, спокойной воде конца. Весь мир – океан, глубокий, своевольный. Сейчас ветра нет, поэтому водяная гладь как будто замерла ровной стеклянной поверхностью. Ощущение, что по ней можно пройтись, как по прозрачному тёплому льду. Вдали, где светлое дневное небо соединяется с более тёмным краем огромного моря, иногда плещутся невысокие волны и кажется, что горизонт меняет свои очертания под неравномерные прыжки водяных язычков, словно тянущихся к небу, пытающихся дотронуться до лазури и слизать её. Солнце, хоть и спряталось за белоснежными облаками, которые одно за другим караваном тянутся куда-то на восток, не меняя ни скорости, ни формы, светит ярко. Благодаря пушистым караванщикам, свет ровно ложится на всю видимую поверхность воды и в редкие моменты, когда солнце выглядывает в рваные окошки, океан блестит и искрится, отражая прямые лучи от своей горизонтальной поверхности, которая будто от радости покрывается рябью как мурашками и смеётся от щекотки. Тишину прерывает далёкий водяной плеск. Звук не меняется, только становится громче. Маленькая сверкающая на солнце точка, показавшаяся на горизонте, быстро приближается, а вместе с ней и стук колёс по рельсам, омываемый расходящейся в стороны от поезда водой. Путей, по которым он едет, не видно. Они прячутся под поверхностью прозрачной жидкости, почти готовые вынырнуть из неё и вдохнуть воздух, но всё же не способные на это. Гладкий корпус поезда покрашен в цвет стали и под пристальным светом, льющимся с неба, блестит даже ярче воды. Передний тянущий вагон плавно загнут там, где нос перерастает в крышу, без углов, похож на овал с двумя фарами и большим матовым стеклом окна над ними. Этот транспорт хоть и выглядит хрупким, тонким, но на самом деле он способен выдержать мощный удар и, что особенно важно, высокое давление. Весь состав поезда представлен четырьмя вагонами, все кроме первого идентичны друг другу. Раньше их было больше, однако неизвестно, где они теперь и как давно отсутствуют. Быть может, сломались. Или за ненадобностью люди сами отцепили лишний балласт. Я сижу на удобном мягком кожаном диванчике приятного красновато-бежевого цвета, опершись локтем левой руки об узкий подоконник, положив на ладонь подбородок, а на стальную стенку висок, и смотрю в окно. Передо мной чистый стол, за которым такой же диванчик, повёрнутый ко мне лицом, на котором никто не сидит. Дальше, за диваном напротив, ещё одна такая же конструкция, правда, пустая. Возле каждого дивана стальные столбы, пронзающие пол и потолок – поручни, чтобы держаться. Справа от меня ещё по два дивана со столами, за которыми сидят три человека. Кто в кожанке, кто в сером пальто, кто в одном гольфе с жилеткой поверх. Головы всех повёрнуты в противоположную от меня сторону – в окно, что по правому борту. Сзади пустота, за которой зеркально отражается вся передняя половина вагона, только без людей. За моей спиной в самом конце спит, откинувшись на спинку и запрокинув горизонтально голову, молодой парень в кожаной курточке. Он сложил руки на груди так, что кистей совсем не видно. С другой стороны, тоже в задней части вагона, сидит молодой ещё мужчина с аккуратной бородкой без усов, одетый в расстёгнутую косуху и чёрные джинсы, и смотрит в окно. На его плече прикрыв глаза дремлет девушка, обхватив сильную руку мужчины и прижавшись к ней всем телом. Порой её глаза открываются и, карие, отливают золотом в лучах солнца, а когда солнце опять тонет в облаках, девушка опускает веки. Я смотрю на воду у самого края поезда, на разгоняемые нами волны, которые проносятся мимо подобно рыбам. Потом перевожу взгляд на даль, на горизонт, что неподвижно застыл на границе мира. И только облака как бежали друг за другом, так неизменно и независимо от поезда бегут куда-то и нет им ни конца, ни края, и кажется, что никогда они не остановятся, что всё утечёт, изменится, исчезнет – а они всё так же безмятежно продолжат плыть по небу, не глядя вниз, не обращая ни на что внимания. Как будто это два совсем разных мира: небо и вода, которые встречаются на краю, но никогда не вольются друг в друга, никогда не соединятся, и даже это случайное касание, создавшее горизонт, прекращается, когда после обильного ливня мир поглощает туман. Над дверью, состоящей из двух половинок, находящейся в центре правой стенки, загорелась тусклая голубая лампочка, встроенная в стену. Никто даже не обратил на неё внимания. Через несколько секунд поезд начал погружаться под маленьким углом очень плавно. Уровень воды дошёл до фар, поднялся ещё немного и вскоре самый перёд тянущего вагона исчез. А вода, как большой рот, всё проглатывала и проглатывала сам едущий к ней в чрево состав. Люди почувствовали изменение курса, поэтому каждый привычным движением упёрся кто руками, кто ногами, кто и тем, и другим в какой-нибудь предмет. Спящий парень даже не проснулся, а просто поднял ноги и, согнув их, упёрся в ребро столешницы. Дремлющая девушка открыла и больше не закрывала глаза. Пара синхронно перетянула свои тела одним ремнём и оба продолжили глазеть в окно. Я не беспокоилась о возможности падения, только посильнее вжалась в спинку сидения, да ноги устроила на ножке стола, приделанного к полу. Вот уровень воды достиг моего окна и стал постепенно подниматься всё выше, плотно прижавшись к стеклу. Капли от брызг стекают лишь им понятными дорожками вниз и опять вливаются в воду, снова становясь частью океана, который сам как будто тянется к ним, при этом случайно поглощая поезд. Немного закружилась голова от разницы «горизонтальных» поверхностей самого океана и моего сидения. Небо осталось сверху, над водой, а наш вагон, едущий под номером 2, целиком ушёл вниз. Когда весь состав скрылся из виду, а последний круг на воде, потревоженный поездом, расплылся и влился в океан, звук расплёскивающейся от поезда воды полностью исчез, до ушей доходит только приглушённый толщей жидкости равномерный стук колёс, от которого я почувствовала небольшую тяжесть в голове. Это послужило сигналом к приёму лекарства и каждый, включая спящего, достал и закинул в рот бело-голубую капсулу от давления. Поезд уходит всё глубже не меняя скорость. Сквозь тонкую плёнку поверхности пробиваются пучки лучей, они искажаются, размываются и больше походят на светлую дымку, как какое-то благословление нам на прощание, посланное солнцем в последний путь. Стайки маленьких рыб шныряют за окном, иногда проплывают особи побольше, поинтереснее, одна приблизилась к самому стеклу, взглянула на меня одним глазом и невозмутимо поплыла дальше. Довольно резкий для привычного плавного передвижения толчок, сглаженный толщей воды - и поезд вновь едет по нормальной плоскости. Рельсы, висящие в водяной пустоте, снова пролегают на твёрдом песке дна, наверное, самом высоком его уровне, не считая подводных рифов и гор. Дно покрыто тёмно-зелёными водорослями, как травой, колышущимися как рожь в открытом поле, перетекающими волнами в след невидимым течениям, так похожим на незримый луговой ветерок. Слева так же колышется тёмный редкий лесок из высоких синих стволов, обросших гибкими колючками, точно мягкие ели в искажённом пространстве. А поле прорезано тропками, уложенными ракушками, как камнями, по которым топчутся раки и ползают крупные улитки, не выделяющиеся на фоне разноцветных раковин своими не менее пёстрыми. Передние виды мелькают так, что в глазах рябит, но я перевожу взгляд на дальние пейзажи, которые почти остаются на своих местах и как карусель медленно поворачиваются ко мне всегда передом. Они подёрнуты водяной шалью, затемняющей вид. Когда на поверхности солнце выглядывает из-за облаков, его сильнейшие в это время суток лучи пробиваются до самого дна и проливают свой очищающий свет на эту дымку, размывают её и вскоре размываются вместе с ней, а после и вовсе теряются во вновь появившемся покрывале. Поезд снижает скорость и через несколько секунд совсем останавливается возле одинокой остановки, полностью заросшей илом, мелкими водорослями по краям, свисающими с козырька. Под дощатой полусгнившей скамеечкой сидят в несколько слоёв маленькие полипы и улиточки. Некогда прозрачное стекло задней стенки застлано грязью и длинными подводными лианами, а кое-где и вовсе отсутствует. Рядом с остановкой стоит, нагнув свою печальную голову, обросший похуже станции фонарь. Его лампочка прорезает светом водяной воздух и создаёт вокруг себя небольшой ореол, пятно которого на песке постоянно размывается, меняя очертания. Старушка в длинной юбке и старом платочке держит в руке саквояж и спокойно стоит, немного согнув от старости спину, наклонившись корпусом вперёд. Вокруг её головы еле заметен прозрачный воздушный шар, как шлем, позволяющий женщине дышать. Остановка с моей стороны, поэтому бабушка обходит состав спереди и подходит к дверям нашего вагона. Никто не обращает на неё внимание, так же, как и она не смотрит на людей, словно их нет, как будто это тени, неподвижные, бездыханные. Лампочка над дверями загорается зелёным и створки расходятся. Старушка поднимается по двум ступенькам, придерживаясь за перила. Она проходит через границу дверей, и прозрачная герметичная плёнка, не дающая воде заполнить отсек, подрагивает, обступает тело точно по контуру, не даёт ни одной капле воды проникнуть внутрь, высушивает одежду. Дверь закрывается так же неслышно, как открылась и поезд трогается, колёса начинают стучать по рельсам всё громче и чаще. Старушка медленно и молча садится на ближайший диван и поворачивает голову к окну, устремляет неподвижные подёрнутые пеленой старости глаза в него и больше не двигается, как и все тут. Лампочка опять горит голубым. Монотонный однообразный гул колёс – единственный звук на протяжении пути. Я так привыкла к нему, что не обращаю на него внимания, не замечаю его, игнорирую, как глаза игнорируют нос всю жизнь. Поезд подъезжает к развилке и не задумываясь едет влево, плавно сворачивает в сторону ещё одного более густого леса. Задний план приближается и перестаёт быть фоновым, он неспешно метит на место переднего, а позади из пустоты показывается что-то другое, теперь играющее роль фона на некоторое время. Проходят часы, подводные луга сменяются густыми зарослями подводной чащи, полностью скрывающей свет. В такие моменты боковые лампочки-прожекторы не дают поезду-скитальцу потеряться в темноте, привлекая или отгоняя серых рыб, прячущихся в листве. В тёмном салоне зажигаются свои лампы, которые сперва только лишь обозначают себя слабым свечением и в течение 30 секунд их свет нарастает. Лес вокруг – искусный обманщик, раньше времени погрузивший поезд в ночь, ведь холодный электрический свет в купе так нагоняет вечерние мысли. Чаща кончается и свет внутри и снаружи поезда почти сразу гаснет. Яркий весёлый день там, тусклый тут создаёт непонятную атмосферу смутного беспокойства. Так действует непоследовательная смена времени суток. Поезд опять снижает скорость и останавливается. Люди вздрагивают в момент последнего толчка и встают со своих мест, идут в ничем не занятое пространство перед дверью. Я тоже встаю и иду к ним. Мы переглядываемся, едва заметно киваем друг другу, говоря, что вместе, показывая командное отношение. У всех, как и у меня, нет эмоций на лицах, только задумчивые глаза и рассеянные взгляды, кажется, подёрнуты дымкой давно забытой тоски. Вроде бы глубоко внутри сидит печаль, но непонятно, откуда она и почему появилась. Лампочка загорается зелёным и все по очереди выходят, каждый знает своё место в цепочке и нет ни столкновений, ни споров. Я – третья с конца, а старушка, сидящая на своём месте до последнего после остановки и всё смотрящая в окно, замыкает линию. Я плавно погружаюсь в воду той же температуры, что и салон транспорта - комнатной. Одежда мгновенно намокает, но это совершенно незаметно в лёгкой тяжести океана, с которым мы теперь один на один, незащищённые, соприкасаемся напрямую. На голове каждого воздушный шлем, который, если тронуть или прожать – эластично прогнётся и вернётся в обычное шарообразное положение. Даже острая игла не сможет проткнуть плотное воздушное поле. Мы все осматриваемся – вокруг водорослевый луг с редкими твёрдыми серыми кривыми выростами – кустами, на которых, словно дышат, плавно открываются и закрываются прекрасные ярко-алые крупные цветы, похожие на перевёрнутых брюхом кверху медуз. Мы идём по широкой кем-то протоптанной дорожке через поле к леску, так похожему на берёзовый, только тут тёмно-зелёные стволы раскрашены тусклыми жёлтыми пятнышками, между которыми растут вверх такие же, только тонкие, ветви, держащие изгибающиеся длинные золотые пальцы-листья. Когда мы проходим рядом с кустами – цветы быстро сжимаются и теряют от страха цвет. Мы входим в рощу и мягкие листья касаются тела ласково, бережно, будто бы случайно, гладят и соскальзывают, дрожат, как бы извиняясь за своё поведение. Между деревьями так же плавно, танцуя вместе с листьями в такт беззвучной музыке, плавают разнообразные рыбы, большие и маленькие, серые и радужные. Между ног впереди идущих проскальзывает шустрый угорь, змеёй пролетает зигзагом над землёй, пощекотав брюшко травинками, скрывается в более густых зарослях, которые ещё некоторое время повторяют его движение, выдавая позицию. Мы выходим на поляну, где кучей собрались длинные и очень узкие растения, устремив все свои усы вверх. Они стоят неподвижно, как будто окружённые невидимым куполом, не пропускающим внутрь игривые воздушные ручейки. Старушка подходит и разводит руками тонкие стволы, открыв то, что скрывается в центре окружения – невысокое крючковатое дерево с созревшими плодами – небольшими яблочками с налитыми фиолетовым цветом бочками. Бабушка принимается собирать фрукты в свой саквояж, а остальные пассажиры разделяются по двое и попарно делают то же самое со своими деревцами. Ранее спящий парень раздвигает длинные волосы-стволы, а я собираю плоды и кладу в рюкзак на спине юноши, тоже подёрнутый защитной плёнкой. Кончики пальцев, опускаясь в сумку, высыхают и, выбравшись из неё, опять становятся естественно-мокрыми. Набрав припасов все, кроме старушки, которая побрела дальше своей дорогой, возвращаются к поезду тем же путём, в том же порядке. Поднявшись на борт, каждый занимает своё прежнее место и опять глаза уставлены в окна. Поезд движется дальше. Небесный свет меняет своё положение, тускнеет и уже светит не над самыми головами, а откуда-то сбоку, где, будь мы на поверхности, горел бы самый прекрасный розово-красный закат, придающий золотистым облакам кровавую каёмочку и преходящий в сиренево-фиолетовое небо. Наверное, облака так и плывут на восток. Ещё один толчок говорит о изменении курса – вниз или вверх. Через мгновение корпус поезда наклоняется и устремляет передние фары вниз. Дно резко обрывается и остаётся позади, а весь состав мчится как в замедленной съёмке по двум тонким полоскам в пропасть, словно прыгнув в неё. Быстро меркнет свет и из окна больше ничего не видно, кроме океана, цвет которого становится всё темнее и темнее. Опять зажигаются лампочки, сначала снаружи, потом внутри. Я не поворачиваю голову, чтобы посмотреть на задние вагоны, туда, откуда мы приехали. Я не поднимаю голову, чтобы посмотреть на поверхность, туда, где ещё светит солнце. Я смотрю под наклоном вперёд, туда, где пропадает всё. Поезд плавно пересекает границу света и тьмы, вливается в глубокий мрак, разрывая его своим электрическим неестественным светом. Я не вижу этого, но знаю, что сзади всё то же, что и спереди – темнота обвила нас кругом, она сомкнула за нашими спинами ряды. Вот и третий мир – подводный. Он тут один имеет начало и конец – поверхность и дно – которые мы, люди, можем пересечь. Этот мир – самый тёмный из всех, потому что ни днём, ни ночью тут не найти никакого источника света, ни самой тусклой звёздочки, которая была бы маяком, знаком, ведущим к спасению – нет, только мрак. Поезд едет так плавно, что кажется, будто он вовсе не движется, только мы зависли в наклонённых позах над пропастью и, если отпустим руки – упадём. Вот вагон выпрямляется, и сила притяжения больше не норовит стянуть наши тела с диванов. Мы едем туда, куда ведут нас рельсы - хоть в самую глубокую бездну, где даже наш свет затеряется и потухнет во мраке, хоть к облакам, чтобы обогнать белую реку, оставить в ней свой след, погреться в лучах солнца или полюбоваться на звёзды. Весь мир – океан, и больше ничего нет на этой земле. Одинокий поезд несёт семь пассажиров по бесконечным рельсам куда - неизвестно, зачем – никто не знает и не хочет знать. Иногда он делает остановки и подбирает безликие тени людей, везёт до следующей станции, где высаживает, а после набирает новых. И только эти семь безмолвных теней не меняются, подобно бесконечному бегу облаков. Они всё сидят на своих местах и смотрят в окна тоскливыми глазами. Так было всегда и всегда будет: поезд – последнее пристанище. Его путешествие никогда не закончится.
|
|
|
Сны
Jul 20, 2016 11:01:52 GMT 3
Отправлено Berk на Jul 20, 2016 11:01:52 GMT 3
ЛазурьОднажды, после семи утра мне довелось побывать на торговой площадке одного из летних сновидений. Я продал там все свои проблемы и заботы, а на часть вырученных денег заказал билет к Средиземному морю. Остаток купюр свалил в чемодан, придавив руками — так, чтобы хватило места для сменного белья, бритвы, расчески и зубной щетки. С записной книжкой, фотоаппаратом и разговорником, к счастью, теперь намного проще. Данный набор можно уместить в нагрудном кармане — хвала прогрессу за «умные» телефоны. В другом же кармане находился мой просроченный паспорт с фотографией луны вместо лица. Оставалось еще купить какой-нибудь действующий паспорт. Например, гражданина Франции. В аэропорту, пусть цены и выше, но предложение есть всегда. Да и времени терять не надо, подбежит любой бродяга и, распахнув пальто, скажет: «Пссс, парэнь, выбирай какой страна хотит». Я на Лазурный берег желаю, французским подданным мне быть сподручно. После приобретения документов на имя некого Бернарда Море, пришлось соответствовать образу. Темные очки, шарф, накладные закрученные усы… Ведь луна на новом паспорте была именно такой. Первый в моей жизни перелет оказался мягким и завораживающим. В отличие от изнурительной прогулки по побережью. Спустя час скитаний под полуденным солнцем, с увесистым чемоданом и в мокрой от пота футболке, я наконец-то нашел отель, который мог себе позволить. И то, не весь отель, а лишь половину первого этажа здания. Владелец упрямо не хотел продавать мне номера возле бассейна. Поначалу он считал меня шутником, а позже был уверен, что я путаю слова «снимать» и «покупать». В течение напряженного диалога он дошел до угроз полицией. И только после фразы о том, что я собираюсь устранить часть стен между помещениями, поменять шкафы и развесить рисунки галактик, он сдался. Взял из бара бутылку вина, усадил меня за стол и, хмуро посмотрев мне в глаза, произнес: «У вас, должно быть, целый чемодан денег. Вы меня поразили. Вот так покупать. Сходу». Я повторил вопрос про цену. Седовласый молча разлил по бокалам насыщенно красный напиток и залюбовался игрой бликов. Было так тихо, что, казалось, каждый всплеск вызывал в комнате эхо. Владелец вздрогнул. Его руки похлопали себя по карманам костюма, так, будто он искал некий важный предмет. Не обнаружив искомого, хозяин начал раздражаться. Его щеки пылали, напоминая по цвету то самое вино в бокалах. Непропорционально большая ладонь легла на штопор, что минутой ранее помог открыть бутылку. Несколько скрипучих движений — и на полированной поверхности стола появились глубокие царапины, изображающие сумму: 800 000 €. — Теперь решение за вами, мсье. — Внезапно остывший собеседник поднял бокал и, убедившись, что я следую его примеру, сделал первый легкий глоток. Утром следующего дня я лежал в просторной кровати своего нового дома. Мне не стоило вчера торопиться со срывом безвкусно разрисованных штор. Восходящее солнце отражалось от поверхности воды в бассейне за окнами и танцевало зайчиками на потолке комнаты. Ведь если бы не эта, — согласен, — достойная созерцания помеха, дремота бы продлилась еще часик-другой. Вино, которое мы пили накануне с Луи, вспыльчивым и в то же время простодушным французом, благоприятно сказалось на моем отдыхе. Ни жажды, ни головокружения… Более того, я ощущал аппетит — тягу не только к еде, но и ко всем насыщающим плодам жизни. Мне хотелось сбросить с себя тонкое одеяло, вскочить и выбежать, как есть, почти нагим наружу — пронзить сложенными вместе ладонями рябящую поверхность влаги. Еще ни одно мое утро не начиналось с такой ноты. Однако в русло неспешного потока мысли вклинился истошный вопль откуда-то сверху: «Я тебя проклинаю, Эстель! Ты испортила мне всю жизнь. Ты и твои родственники. Особенно твоя покойная мать! Вы тянули меня на дно, а теперь ты еще что-то будешь мне ставить в упрек?!» Со второго этажа доносились звуки борьбы, очевидно, билась посуда и даже раздался глухой и звонкий одновременно удар, словно опрокинули шкаф. Крик становился все громче: «По-твоему это пьянство? Бутылка с моим другом вечером и три — в ночи, с самим собой — пьянство? Я продам хоть весь дом и докажу тем самым, что ты со мной из-за денег. А хочешь, познакомлю вас? Он в расцвете лет, одинокий иностранец с чемоданом денег. Нет проблем! Уже готова раздвинуть ноги?» Пьяный, срывающийся голос выкрикивал столь изощренные ругательства, что моих познаний во французском явно не хватало для их расшифровки. Казалось, в один момент он даже выкрикнул русское слово «#лядь» и добавил нечто на немецком. Послышались удары, женский крик… Вероятно, Луи запустил бутылкой в окно, так как вслед за звоном со стороны, моим глазам представился кратковременный дождь из сверкающих крупиц стекла. Осколки сыпались на кафель у подножия здания, измельчаясь да издавая почти ливневый шум. Наконец звуки утихли. Тишина несколько напугала меня, но вмешиваться в семейные отношения малоизвестных мне людей я счел излишним. Наверняка это не первая и не последняя ссора в их долгой совместной жизни. Я встал и подошел к окну. Великолепный бассейн под открытым небом манил к себе лазурной водой. И хотя настроение было подпорчено скандалом у соседей, я вновь испытал желание нырнуть с разбега в зеркало теплой чистоты… Опять приступ брани над головой… Второй по счету запуск бутылки из-под вина со второго этажа не смутил меня. Подумалось — чего бы не купить весь отель? Кто знает, может и с женой буяна познакомиться бы не мешало. — С теми мыслями вышел на площадку… Едва различая детали пейзажа из-за обилия искр, я шлепал стопами по мелководью первой части бассейна. Глубина начиналась только после второй площадки, где воды было примерно по пояс. Та, стоящая впереди в синем купальнике — кто она? Возвышается над волнами. Одна среди огней. И неподвижна, застыла как статуэтка. Мне сложно было понять, куда направлен ее взгляд. Легонько махнув рукой в знак приветствия, я решил сократить расстояние между нами. Каким же было мое удивление, когда после преодоления мелкой части бассейна вброд и начала моего пути вплавь, фигурка ничуть не приблизилась. Загадочное создание, как было видно теперь, стояло над четырехметровой глубиной. — Доброе утро! — Воскликнул я. — Вы не подскажете… Простите. Вы тоже тут отдыхаете? — Вопрос звучал глупо, поскольку в бассейне и не могло находиться посторонних особ. Девушка не отвечала. Ее неподвижное положение в центре водоема будило во мне смесь чувств из тревоги, охотничьего азарта и любопытства. Я опустил голову и поплыл к ней брассом. В бассейне было так чисто, что удавалось различать каждую крупицу дна. — Вот оно, здесь местонахождение незнакомки! — Никаких конструкций, благодаря которым удалось бы стоять над поверхностью, я не нашел. Зато увидел ее саму. На дне. Выложенную мелкой, разноцветной плиткой… Не иначе, как это изображение виднелось прежде воздухе. Дивная иллюзия. Пытаясь раскрыть секрет миража, я нырнул в прохладную глубь, к облицовке — совсем юный лик, волосы, собранные, скорее всего, в косу. Классические пропорции в очертаниях тела. Мозаика являла девушку в гордо стоящем положении. Очи без зрачков выражали силу и спокойствие. С трудом сохраняя остатки воздуха, я провел рукой по желтоватому кафелю щеки. Плитки тотчас же отделились от основания и устремились вверх, так, будто весили меньше воды, а клей их почти не держал. Я сделал еще несколько взмахов, дабы иметь возможность отделить все плитки. Частицы произведения поднимались слоями к поверхности не менее шустро, чем пузырьки из моего рта. В глазах темнело. Еще мгновение и я бы вдохнул воду. Рывок за рывком — к блестящему, волнистому небу… Тонкие ручейки сбегали по ее пока еще шероховатой, но постепенно разглаживающейся от июльского ветра коже. Синяя ткань облегала молодое тело. Мы смотрели друг на друга, а где-то далеко скапливалась гроза. Не понимая, как это вышло, я почувствовал ладонями тепло ее талии. Она чуть отстранилась, но тут же схватила меня за плечи. В живых глазах пылали две звезды: «Не знала, что для нашего знакомства придется потерять жизнь. Это мучительно, да? Ты знаешь. Давай хоть мы не будем убивать друг друга… Придумай-ка мне новое имя. Эстель было неудачным». Синь. Колышущийся холст прозрачней хрусталя. Художник-время без устали перерисовывает мазками картины судеб. Вода способна принять и очистить. 10.07.2016 Berk
|
|
|
Отправлено Berk на Jul 20, 2016 11:07:07 GMT 3
ПереработкаЯ зависим от вечерних прогулок по городу. В разные поры года, при любой погоде и при любом состоянии духа какая-то сила тянет меня за нервные окончания, вызывает легкую щекотку в области затылка и постепенно стесняет грудь, пока я все-таки не оденусь и не покину свой душный, маленький дом. Я так и не понял, что же вызывает и поддерживает такую стойкую зависимость. Что-то необходимо моей натуре в темнеющих проемах арок, в опустевших парках и в дымке древесного угля, которым еще отапливают старые дома… Этот город мал. Обычно я могу пройти его поперек за час-полтора. Только под открытым небом и среди обветшалой штукатурки стен я начинаю спокойно дышать. Сегодня утром на работе я узнал, что восстановили прежнюю железнодорожную станцию, а новую закрыли на ремонт. Уже тогда я осознал как будет выглядеть мой вечерний маршрут. То самое, столетнее здание вокзала — его наконец-то можно будет осмотреть вблизи, войти внутрь. Это последняя черта города, за которой вдаль тянутся рельсы и простираются густые леса. Хотя границы города Грин не имеют физических ограждений, все прекрасно знают, вплоть до метра, где он заканчивается и начинается другой мир. Подобный нашему, но все равно чужой. Мир, не подчиняющийся законам и традициям города. Вероятно поэтому наш почтенный мэр, вопреки предписаниям председателя области, отказался распускать дружину, осуществляющую надзор пограничных областей — этим он выразил волю горожан. Конечно, мы не хотим изолироваться от других, — уверен, — столь же достойных поселений, но мы должны быть в курсе, кто и зачем прибыл к нам. Так было издревле, и может вследствие нашей высокой осведомленности и уверенности в защите, здесь никогда не закрывают двери на замок. Во второй половине дня разгулялась гроза. Я сидел у окна и просил ее уйти. Столь обильные осадки испортили бы впечатления от моей прогулки — ведь оставаться дома я, так или иначе, был не в силах… К счастью, теплые весенние ливни не длятся долго. Капли дождя стучали по подоконнику все реже и наконец эта дробь утихла. Я шел по брусчатке, осторожно огибая лужи в низинах и наслаждаясь запахом мокрой пыли. Дождь еще слабо моросил, но это не мешало мне. Влажность ощущалась повсюду. В почерневших клубах, на обвисших от воды вывесках, в сыром дыхании подвальных вентиляционных решеток и разрисованных подворотен. Особый запах городского прения — немного извести, немного печного аромата, немного тины из глубины сточных отверстий. Вот и отделение стражников. Понятия не имею, как давно было построено сие угрюмое одноэтажное строение с кирпичной трубой над крышей и облезшей черепичной крышей. Поодаль находился широкий проезд и шлагбаум. Дальше нет города. Можно сколь угодно описывать красоты центральной площади, рассуждать о шике бутиков и вкусе пирожных в элитных кофейнях, однако каждый горожанин будет помнить, что Грин держится не на красоте архитектурных изысков, аристократичности публики и роскоши лавочек, а вот на таких нехитрых и суровых точках защиты… Я подошел чуть ближе к светящемуся окну, и сквозь открытую форточку уловил разговор двух мужчин. Очевидно, один из них был пониже рангом. Он много говорил и часто божился, в то время как второй в основном слушал и иногда задавал уточняющие вопросы. Младший сетовал: «…с тех пор, как сократили численность нашего отряда, мы не можем отслеживать все проблемные полосы. Видимо потому м-м… неизвестный и проник за черту. Ей богу, знали бы что за зверь — наповал бы стреляли. Утром Павел следы обнаружил. Кто различит силуэт в ночи? Нашей вины нет по правде. Чего таить, гражданин капрал, без собак мы уже два года, мы просили, но… только и слышим, что бюджет на исходе. На пост бы хоть двух овчарок, таких как на северо-западном. Да, гражданин капрал, я читал газеты. У всех, на кого он нападал, были замечены следы уколов медицинской иглой. Как показали обследования, никаких инъекций он не делал, лишь брал кровь». Я чувствовал себя ребенком, случайно подслушавшим разговор двух взрослых о нависшей опасности для них и их подопечных. Уж они-то, наш оплот, всегда знают, что делать. Сейчас, правда, голос рассказчика звучал как-то растерянно. Будто было это не служебное донесение, а беседа двух видавших виды охотников, пораженных ловкостью таинственного зверя. Впору самим тревожиться, не вышел ли хищник на охоту… Дуновение прохладного ветра смазало в едином гуле последние слова стражника. Над моей шляпой блеснули две пуговицы военного рукава. — Думаю, хватит проветривать, Роберт. Промозгло. — И деревянные створки закрылись. Теперь я был наедине с улицей… Снова капли дождя да лоснящаяся в свете фонарных огней мостовая. Пустынно. Ни одного прохожего. Узкий переход. Остатки дождя, сбегая с кровель приземистых, по большей части слабо заселенных построек, били о камни по обе стороны от меня. На окраинах вечно царит покой. Разве что днем соседи на публику поругаются дабы не скучать, или ночью кошки концерт устроят. Ныне жизнь квартала дремала. Звуки рождались благодаря осадкам и порывам ветра. Воздух завихрялся на перекрестках, под днищами телег, у столбов афиш… Он ласкался точно кошка у моих ног, толкал в спину. Я силился разобрать его шепот — порою отчетливый, принадлежащий определенному человеку. Все четче и четче, с промежутками между словами и предложениями. Кто-то неустанно взывал ко мне. Живая и одновременно мертвая речь. Убеждая себя в абсурдности происходящего, я гаркнул: «Эй! Кто тут есть? Ау!» Шепот прекратился. Я ожидал совсем иного результата — ни вода, ни ветер не реагируют на возгласы. Худшим могло быть предположение о собственном сумасшествии. На всякий случай я оглянулся еще раз, изучил выступающие из полумрака детали местности — серой и прелой. — Стало быть, из отводной канавы журчало. Пора возвращаться. — Я бодро зашагал вперед. Пускай прогулка и затянулась, к ее завершению я улыбался. Подумать только, как много нас, чудаков заслуживает пристального внимания. Чужой, чьи следы находят полицейские собаки возле невредимых, не считая легкой ранки от укола, без признаков заражения и отравления, вызывает больше волнений, чем сапожник Марьян, преследующий проституток с ножом или судья Цезари, берущий взятки и отправляющий невинных за решетку. Мы снисходительны к тем, кого знаем. Нас мало тревожат открытые злодеи, а некий, видимо, помешанный врач или ученый, собирающий кровь для исследований, уже наречен монстром. В молодости и я был небезгрешен. Насколько нравственными являлись мои вторжения в личную жизнь знакомых, кражи писем из ящиков, провокации, при помощи которых удавалось выявить скрытые черты их характеров? Кровь в пробирках или под стеклом микроскопа — сущий пустяк в сравнении с трактатами о душах на страницах тетрадей, коими завалены верхние полки моего шкафа над кроватью. Я доставал образцы посерьезней, и мог бы воспользоваться накопленным в самых чудовищных целях. В настоящее время я приношу пользу. Мой необычный опыт помогает в лечении душевнобольных. Часы пробили полночь, это единственный звук, который отправил меня в пучину сна. Когда проснулся, было так же темно. Со двора доносился лай собаки. На будильнике 4:25. Мне не привыкать пробуждаться рано. Это даже хорошо; есть запас времени, чтобы настроиться на будничный день, принять душ, приготовить пышный завтрак и посмаковать кофе за чтением вчерашней газеты. Люблю уют, а еще больше размеренность. Как и предполагал, в газете не нашлось упоминаний о нападениях человека со шприцем. Поскольку в печати нашего города пишут о всяких мелочах, данное дело к ним не относилось. Наверняка поступило указание «не давать лишних поводов для паники». Я свернул газету в рулон, встал, и после нескольких неудачных попыток, прибил ею муху на подоконнике. Хоть какой-то толк от этих изданий. На работе мне предстояло разделять чужие беды. До обеда посетителей было мало. Две первые пациентки представляли классические случаи — паранойя, бред и навязчивые идеи. Наше знакомство длилось годами. Третья особа, тридцати лет, не выглядела больной, пусть и жаловалась на характерные признаки. Ее случай заставил меня содрогнуться; блуждающий взгляд сосредоточился на даме. Бледные, пересохшие губы по ту сторону стола лепетали: — Оно началось недавно. Понимаете, как зов. Меня подзывали шепотом, но я не видела, кто и откуда. Шептали достаточно громко. Тогда я думала, что здорова, просто кто-то шутит. Дети, у них есть такие игры, понимаете, звать взрослого и прятаться. Потом выскакивают и просят денег. Доктор! Отныне шепот сопровождает меня везде. Он приглашает на испытание. Какое? Мне страшно за семью, за ребенка. Муж направил к вам, так как вы помогли его двоюродной сестре. Выписали правильные лекарства. Скажите… — Пока скажите вы. На вас нападали? Вспомните. — Нет. Но какое это имеет отношение к… — Вы правы. Простите. Разговорившись с женщиной, я пришел к выводу, что у нее нет нарушений психики. Чутье и знания подтверждали догадку о иной природе ее переживаний. Похоже, Юлия действительно что-то слышала извне. Ради порядка я назначил ей успокоительные настои на травах, тотчас же решив, что буду принимать их и сам. На лице дамы отразилось разочарование. Она нервно сжала свою сумочку, побагровела, и буркнула: — То есть понятно, как вы лечите пациентов. — Постойте. Мне нужно задать вам еще несколько вопросов. — Не могу задерживать очередь, там к вам еще столько страждущих. Поищу другую клинику. — Я хотел уточнить, где именн… — Всего доброго. Дама выскочила из кабинета, хлопнув дверью. Я помчался вдогонку. — Юлия! Прошу вас! Это важнее, чем вы думаете! Хугх.. — Приступ кашля мешал кричать, — вот они, радости заядлого курильщика, — ноги несли по лестнице вниз, минуя удивленных встречных. — Поверьть… Кх… Вы зря ищете лекаря… Кха-хр… Юлия! — Она бежала так, словно спасалась от грабителя. Мой халат развевался на ветру. Проезжая часть, поворот, двор заброшенного особняка… Тупик. Я остановился, переводя дыхание и сплевывая жижу изо рта. Женщина прижалась к забору и в ужасе таращилась на мою согнутую в три погибели фигуру. — Ничего плохого вам я не с… Ах-кхах! — Берегитесь, доктор! — Донесся ее ответный крик, прежде чем я ощутил удар по шее. Я падал, понимая, что не могу привести в движение суставы. Не получалось изогнуть и спину в полете. Бетонные плитки тротуара в мгновение ока заслонили свет. Раздался звон, — мои очки, — теплой лужицей обволокло щеку. Меня перевернули на бок и так оставили лежать. Через паутину стекла с красными разводами виднелись отдаляющиеся ботинки, затем — темные брюки, кожаная жилетка на белой рубахе, овал головы с короткой черной прической… Левая кисть незнакомца сжимала бурый саквояж. Казалось, идущий прихрамывает. Он неспешно направлялся к Юлии, которая отчаянно звала на помощь. Спустя минуту его спина скрыла тельце женщины. Он поставил ношу на землю, чуть помешкал. — Пожалуйста! Заберите сумочку, там есть небольшая сумма. — Молила дама. — Не трогайте меня. — Белоснежная рука поднялась над ней и тут же опустилась, ударяя ребром ладони в область шеи. Юлия рухнула. Наши взгляды пересеклись. И без медицинской школы стало ясно: мы парализованы. — Смотри — приговаривал незнакомец, волоча ее за ногу через весь двор ко мне. — Я покажу как это делается. — В его ровном баритоне отсутствовали эмоции. — Кровь берется по-разному. У некоторых из вены, некоторым достаточно надрезать ткань и подождать, пока стечет немного. Все зависит от личности. Какой человек, такая и кровь требуется. — Я пытался ему ответить, однако язык едва ворочался. Сборщик произнес успокаивающе: — Тебе тяжеловато говорить, не трать силы понапрасну. Я осваиваюсь в вашем городке. Здесь уютно. А то, что население надо перерабатывать, дело поправимое. — Он уставился на меня точечными зрачками на фоне почти бесцветных радужек: — Как зовут-то? — М… Михал… — впервые в жизни собственное имя я выговорил с трудом. — А меня Мартин. Будем знакомы. — Так… что ты… перера… баты… Мартин проигнорировал мои усилия. Он молча подтащил обездвиженную Юлию так, чтобы ее лицо находилось напротив моего. Девушка была бледной. Если бы не живые, судорожно дергающиеся ресницы, ее можно было бы принять за труп. Мне тоже приходилось постоянно моргать, ибо густая влага из пореза под бровью продолжала заливать веко и капать на бетон. Сверху прозвучал известный каждому медику шелест резины — Мартин натягивал резиновые перчатки. В поле моего зрения оказалась часть открытого саквояжа — туда погрузилась рука в перчатке, а после вынырнула со шприцем и набором игл. — Насчет переработки… — Принялся пояснять монотонный голос — У меня индивидуальный подход. Не все способны оценить. Из тех, кто переносит процедуру, разумеется. Впрочем, я стараюсь, чтобы после курса вы могли получить заслуженную жизнь. Вот знаешь, Михал, мы в определенном смысле коллеги. — Он пошлепал упаковкой из-под иглы по воротнику моего халата. — Жаль, ты топчешься на месте. Вижу в тебе исследователя, но где твоя практика? Кого ты переделал? Ее, к примеру, смог? — Большой и указательный пальцы под слоем молочной резины коснулись переносицы Юлии. — Правый или левый? Полагаю, лучше правый, давление повыше. — С этими словами сборщик раздвинул веки ее правого глаза и вонзил иглу в центр расширившегося от страха зрачка. В стеклянный цилиндр поползла темная жидкость. — Чего ты бормочешь, Михал? Я делаю свою работу. Судьба указала способ взятия твоей крови. Достаточно вынуть осколок из брови — сам нальешь. Провал в потоке. Приземление на дно. Наполненность. Холод. Очень холодно. Тусклая лампа под потолком освещала замкнутое пространство. Я теснился внутри колбы. Кровь была моей сущностью. Иней покрывал стенки. На деревянных подставках вокруг располагались другие колбы с содержимым различных оттенков красного. Они как будто дышали. Хотелось сильно испугаться, но чувства остались где-то снаружи. Зато являлись картины охоты: я видел очами летучей мыши пойманных людей. Временами их кожу рассекал скальпель и жизни сочились из ран, попадая в сосуд; тонкие металлические стерженьки впивались в плечи, артерии, глаза и сердца. Иногда массивная дверь отворялась, показывая фигуру в жилетке. Час от часу колб становилось больше. Мартин не только приносил новые пробы, но и порою забирал старые, вероятно, для изучения. По прошествии бесконечно долгих часов или дней очередь дошла до меня. Уже там, на столе, под ослепительным светом я растекся по стеклам и капиллярам. Что-то происходило с моими клетками, я менял цвет и густел. Все мои частицы воспринимали его речь: — Я не ошибся. У нас много схожего. — Звучало отовсюду — Ты проделал важную работу… Будь добрым доктором, поделись. Кровь не в состоянии передать тот научный багаж. Посему я воспользуюсь твоими ключами и заберу дневники. В награду ты останешься прежним. Не обретешь, в отличие от других, счастья. Того, что нужно большинству — управляемого извне. Останешься без веры и зависимости. Глянь. — Палец в перчатке указал на ампулы с именами. — Каждому достанется особо подобранная инъекция. Кандалы для нейронов… Вершина моего творчества. Поймешь по результатам. Ступай, коллега. Увидимся в конце пути. Я промывал очки с разбитой линзой под колонкой возле ратуши. Из трубы несло тиной. Пару пригоршней воды на лоб. Резкая боль. К ногам слетел грязный пластырь. Судя по халату, я не менял его неделю. Тело плохо подчинялось. Но это было мое тело. В нем был я. Прибежав к дому, я заметил, что он пылает. Пожарники направляли бесполезные струи на остов, занятый огнем. Шум пламени напоминал шепот: «Какой человек, такая и кровь». Окраины города. Шлагбаум. Табличка с перечеркнутой надписью «Грин». 19.07.2016 Berk
|
|
|
Сны
Sept 13, 2016 11:53:43 GMT 3
Отправлено Berk на Sept 13, 2016 11:53:43 GMT 3
...теперь, когда заложники были скручены и избиты, и даже не пытались мало-мальски угибаться от новых ударов, двое экзекуторов перевели дух. Худощавый, с "калашниковым" за спиной крикнул толстяку:
- ты смотри какие кровоподтеки у твоего. Словно после кастета. Лица уже почти не осталось. Усердно работаешь, старина. - ух... уф... - воодушевившись похвалой камрада, толстяк снял промокшую от пота рубашку и продолжил избивать ногами уже порядком изувеченное тело. - ух... ннна... нннааааа... сука... падла, бляя... ннаа...
Тем временем его сухощавый напарник связал своей жертве ноги, потом замотал скотчем глаза - бесит его ебучий взгляд - пояснил он. Потом пошел в подсобку и вернулся с садовыми ножницами: - Не хочу чтобы эта тварь воняла. - Он начал разрезать одежду на связанном, регулярно укалывая несчастного кончиками ножниц: - Сань, это примерно как свежевать помойную кошку. Глянь - словно это его собственная шкура, так лихорадит говнюка. - Да лежи спокойно, уебище, а то сейчас вспарывать этими ножницами буду!
Саня только что прыгнул всем весом на грудь человека возле себя - раздался глухой круст и хлюпание - изо рта истязаемого вырвался гейзер крови и залил бетонный пол стоянки в радиусе полуметра. Но Сане казалось этого мало, он принялся увлеченно топтать подошвами голову агонизирующего человека. После отпрыгнул назад - коротенькие толстые ножки, уродство которых еще больше подчеркивали мешкообразные камуфляжные шорты, были обрызганы бордовой кашицей. Примерно такой же цвет приобрели его щеки, но от избытка агрессии и физической нагрузки. Он пристально осматривал свою работу и пытался перевести дух. Очевидно, зрелище произвело на него своеобразный эффект, так как внезапно толстяк застонал, конвульсивно передернулся, а из-под шорт по внутренней стороне его ляжки потекла густая белая жидкость.
Второй, Сергей, сделал вид, что не заметил случившегося со своим товарищем. С Александром такое бывало, хоть и всего пару раз - при очень ярком впечатлении от сотворенного.
Тем временем еще живая, но оглушенная добыча Сергея лежала без сознания - с замотанной головой и связанными конечностями. Худощавый срезал с него всю одежду и вновь удалился в подсобку. Оттуда раздавались звуки падающих предметов, скрежет металла, звон стекла... Судя по всему, приходилось разгребать завал из металлолома и прочего хлама. Наконец Сергей вышел с улыбкой победителя. В его правой руке была канистра для заправки автомобилей. - Хохо, ну вот, это же другое дело - радовался он как ребенок. - Я уж думал, этот сукин сын легко расплатится.
Когда струя бензина полилась на обнаженного, тот пришел в себя. Рот из-под кляпа замычал что-то умоляющее и в то же время отчаянное. Но Сергей не останавливался - он обильно орошал все участки тела, так, чтобы нигде не оставалось сухого места. Туловище, конечности, голову... Он вылил всю канистру и даже выразил сожаление, что емкости могли бы производить и покрупнее.
- Подпалишь его сейчас? - понимающе гоготнул напарник. - Погодь... пусть полежит, подумает о жизни, о своем поведении. Из-за таких как эти столько людей не видят настоящего мира, не знают о свободе, о доброте и счастье. Вот из-за таких гнид - Серега плюнул в изгибающееся как червяк тело. - Так как сделаем? - Пойдем, выпустим их всех из подземелья... Покажем путь к свету. - Так а этот что? Когда спалим? - Вот в момент их освобождения это и случится.
Возле пленника в бензиновой луже они положили разбитую лампочку, а провод от цоколя протянули к автомобильному аккумулятору - да так, чтобы один конец свободно лежал петелькой вокруг клеммы, не касаясь ее, а второй крепко примотали к другому контакту.
- Настал момент свободы! - Гласил рупор в руке Сергея. - Вы свободны! Мир - это синее небо, солнышко, свобода! А не вечная жизнь в катакомбах. От вас это скрывали гниды. Теперь мы открыли все замки. Сносите эти щиты, за ними - пути к будущему.
Раздался гул толпы. Один из металлических щитов сначала задрожал, а затем упал с грохотом. Сотни ног стучали по нему, унося своих хозяев к дневному свету. Вряд ли кого в этот момент интересовал где-то вспыхнувший волосок лампочки в луже горючего.
- Пойдем, посмотрим как мразь вздувается - Позвал Саня. Сергей охотно последовал за ним в помещение стоянки. Ему хотелось найти еще виновных и линчевать их. В какой-то момент он понял, что каждый из освобожденных по-своему виноват в том, что давал себя обманывать. Пальцы его рук сжались с такой силой, что захрустели костяшки:
- Давай на них охотиться потихоньку. - Думаешь? - Саня засиял - Но вообще можно.
|
|
|
Сны
Sept 16, 2016 12:43:48 GMT 3
Berk likes this
Отправлено malefik на Sept 16, 2016 12:43:48 GMT 3
Аэропорт. Курю, пью кофе налегке. Вся поклажа - две карточки, паспорт, ноутбук и телефон, никаких сумок или чемоданов, билет в один конец. Рваные кеды, затёртая рубашка, растрёпанные джинсы, да и чёрт с ним, по прибытию куплю новые в ближайшем секонде. Радуюсь, что вопрос шмотья меня не особо интересует и одеваюсь всегда по принципу =что из шкафа выпало=. Ещё одна сигарета, кофе в перемешку с моросящим дождём. Плевать на погоду, это мои последние минуты здесь. Ничего меня тут не держит. Мысленно радуюсь, что ничем не обросла тут ни барахлом, ни людьми. Ещё одна сигарета. Уже просчитываю, сколько будет стоить такси до съёмного жилья, которое заранее нашла. Представляю как буду сбрасывать всё то, что мне тут мешало. Отписываюсь заказчику, что приступлю к работе на следующие сутки. Всё хорошо, всё принял. Ещё одна сигарета. До вылета 20 минут. Всё ближе желаемое. Меня там не ждут, ну да плевать на это. Я об этом мечтала давно. 15 минут до вылета. Слышу, что меня зовут. Они всё ближе. Надо успеть. Тушу сигарету, вытаскиваю и ломаю симку, не оборачиваясь направляюсь к самолёту. Голоса всё громче, я уже слышу их шаги и вопросы, которые сыпятся мне вслед. А ведь я всё написала. Всё объяснила. Это отвратительно, когда люди не хотят понимать очевидные вещи. Отвратительно, когда они за тебя пытаются решать, что для тебя лучше. Когда они пытаются сделать твою жизнь такой, как УДОБНО им. Им, но не мне. Я долго с этим боролась, всё впустую. Что поделать, у меня есть свои планы, желания, цели. И они отличаются от их желаний. А вот и трап. Наконец-то. Хватают за рукав, пытаются удержать, но поздно. Я иду вперёд. Рубашка не выдерживает и рвётся. Плевать, это всё мелочи. Я так долго пыталась с ними смириться, но не смогла. Занимаю место, выдыхаю. Наконец-то я свободна. Через 12 часов я буду на другом конце света. Там, где меня никто не знает. Где никто не будет пытаться меня переделать. Где я никому ничем не обязана. Весь кошмар останется ТАМ. Предлагают алкоголь. Беру двойной бурбон, выпиваю залпом. Благостное тепло распространяется по телу. Уставшие мышцы с благодарностью расслабляются. Как же хорошо. Засыпаю с чувством блаженства. Посадка. Спускаюсь с трапа, делаю глубокий вдох. Здесь другой воздух, другие люди. Это несравнимое ощущение начала новой жизни и такой желанной свободы. Потрясающе. Беру такси, называю адрес. Встречает хозяйка, улыбается, передаёт ключи. На стене стикер с паролем от вафли. Расчехляю ноут, в скайпе несколько пропущенных. Не хочу общаться. Отправляюсь в ближайший секонд, 20 минут и новый комплект шмоток у меня в наличии. Вернувшись в квартиру, отправляю рваный шмот в мусорку. Теперь меня совсем ничего не связывает со старыми воспоминаниями. Следующая вылазка - за едой. Но это позже. А пока - вино, заботливо оставленное хозяйкой квартиры. Отмечаю начало новой жизни.
|
|
|
Сны
Nov 13, 2016 1:00:36 GMT 3
Отправлено Berk на Nov 13, 2016 1:00:36 GMT 3
- Так с чего начнем? Не люблю я эту хрень. - Брат попытался состроить кислую мину, глядя на бетонные своды под открытым люком, однако в его глазах проблескивало любопытство. Люк был квадратной формы, примерно в метр стороной. Крышка находилась неподалеку - стояла прислоненная к дверному косяку нашей гостиной комнаты. О существовании входа в подвал под ковром мы знали с малолетства. Папа иногда спускался туда, а мама тем временем закрывала нас в детской, чтобы мы и не знали о данном небезопасном по мнению родителей месте. Но разве можно скрывать такое долго? В пять лет я знал о тайном ходе, а в шесть, притворившись больным и дождавшись ухода родителей на работу, откатил ковер и попытался поднять тяжелую крышку люка. Сил не хватало. Теперь же, когда мы стали взрослыми, а родители оставили нас, перебравшись жить в другое место, все права на доступ даже к тайным частям квартиры перешли к нам. Я пользовался всеми «святынями» отца - ящиком с инструментами, его кабинетом, письменным столом и целым набором инженерных приспособлений. Но про люк мы как-то и не вспоминали. С возрастом человек становится все менее любознательным. Ну подумаешь, под полом гостиной находится техническая ниша. Она даже не наша, это уже сфера владения персонала из домоуправления. К двадцати годам мне было известно, что там всего лишь часть подвала - отдел, соединяющий несколько подземных проходов. Через сырое бетонное помещение проходила сеть водопроводных и тепловых труб. Большинство из них имело вентили. Скорее всего отец спускался туда, дабы перекрыть холодную или горячую воду во время сантехнических работ в квартире. Ничего больше интересного в том отсеке не было. Только капающая вода, плесень и, возможно, крысы. - Что-то неохота мне туда лезть. - сказал я брату, хотя подобных предложений от него и не поступало. - Но смотри, освещение включить нам удалось. - Выключатель располагался чуть ниже уровня пола на подвальной стене. Желтоватый свет двух-трех тусклых лампочек предъявлял нашему взору не такую уж устрашающую картину подвала. Правда это была «наша» область, там отец мог наводить порядок по мере сил. Очевидно, что проходящие здесь трубы красил он сам. Это те же краски, что он использовал для водопроводных систем в квартире. В углу подвального отделения виднелся веник и совок. На трубах под вентилями рукой отца были начертаны сокращения. - Ладно, я долго там не буду - неожиданно для себя решился я. - Жаль, здесь не лестница, а черт знает что. Ненавижу такой тип лестниц - скобы из арматуры. Спустим веревку рядом на всякий случай. Не знаю, зачем. Так мне спокойней. - Брат кивнул и пошел в коридор за веревкой. Довольно быстро я нашел нужную трубу. Напрягши изо всех сил мышцы, мне удалось заставить скрипучую махину сделать несколько оборотов. Сверху раздался радостный возглас брата: - Сработало! Идет! Давай, вылазь! Я поднимался к белому квадрату, что показывал мне потолок моей комнаты. Там меня ждали уют и сухость. Веревка не понадобилась. Брат протянул мне руку. В тот момент я чувствовал холодное веяние внизу моих ног. Словно откуда-то в подземной части здания появился ветерок. Воздух овевал лодыжки моих ног. На мгновение показалось, что их слегка сжали и потянули вниз. Не сильно, лишь в качестве жеста. Будто давая мне понять, что меня там будут ждать. Что там будут терпеливо и вечно ждать. Как черви ждут под землей еще живого человека. - Ай! - Брат хлопнул себя по шее. - проклятый комар! А сколько крови уже в нем! - Я дернулся из-за его резкого возгласа. Мой локоть оперся на грань балки, проходящей под люком. Что-то мягкое хлюпнуло при этом. Эхо снизу разнесло искаженный голос - словно кричал, повторяя это «ай» незнакомый мне человек. Плесенный запах снизу сводил меня с ума. - Брат, посмотри, что я наделал! - Не вижу, что? - Ну вот же. Я раздавил локтем маленькую летучую мышь. - Мой палец почти прикасался черного распластавшегося тельца, под которым расплылось алое пятно. - Да что она тут делала вообще? - Не знаю. Ну они любят такие места. Гляди, вроде еще немного живая. Жаль, мучается... Надо добить. В тот момент я ощутил разряд тока, словно вместо летучей мыши лежал электрошокер. Брат помог мне выбраться наружу. Мы смотрели вниз, на покинутое мною пространство. Я рассказывал брату о том, что летучие мыши иногда переносят бешенство и что мне следовало бы помыть руки с мылом, учитывая, что был контакт с шерстью и, возможно, кровью этого животного, а на моих пальцах много мелких царапин и ссадин. Порою изображение мерцало перед моими глазами. Треки маленьких точек изображали дивные фигуры перед моими глазами и в мгновение исчезали. - Эй, что там? - голос брата звучал взволнованно. Я перевел взгляд со своих испачканных пальцев снова вниз, ко впадине люка, где все так же тускло светили лампочки. В поле зрения слева попало темное пятно - как будто тень. Пятно несколько увеличилось в размерах и теперь приняла очертания схожие с тенью человека. Примерно такая же тень появилась справа. Я чувствовал оцепенение. С трудом мне удалось пролепетать: «Брат, тащи крышку люка». Он задавал глупые вопросы вроде: - а свет? Надо же выключить свет в подвале! Электричество тратится - Тащи крышку, я не могу пошевелиться. Черт с ним, со светом. Закрываем люк, скорее. Головокружение усиливалось. Еще немного и я бы упал туда. Но мне повезло. Мой лоб ударился уже о дощатое покрытие люка. Брат успел. Мое сознание продолжало разбиваться на фрагменты.
|
|
|
Сны
Nov 28, 2016 23:02:53 GMT 3
Отправлено Berk на Nov 28, 2016 23:02:53 GMT 3
... еще мгновение и марионетка, висящая на нитях, пару раз подмигнула мне. Я думал, это конвульсии, ведь одна из шелковых линий, окольцевав шею, достаточно глубоко вошла под кожу Бенджамина. Когда я поинтересовался у стоящих рядом жандармов, видели ли они сокращения века у приговоренного к куклизации, они лишь с удивлением устремили на меня свои взоры.
На рыночной площади всегда что-то происходило. То ярмарки, то выступления приезжего цирка, то показательные экзекуции и казни. Его Величество никогда не посещало жестоких представлений, но зато очень любило веселые праздники. Мишель Второй осознавал необходимость публичных расправ - они сплачивали народ не меньше бесплатной раздачи угощений и трюков дрессированных зверей. Король соглашался на это ради народных потребностей, да и знать после каждой открытой расправы словно ощущала истинную опеку со стороны правителя.
По сути Бенджамина уже не было. Осталось его холодное тело, которое забавляло толпу. Он превратился в куклу и толпа ликовала, дергая за многочисленные ниточки, управляющие его конечностями. К вечеру я понимал, что подмигивать шарлатан больше не сможет. Ночью его вынесут к пустырю и там сожгут. Сыщик похлопал меня по плечу со словами: «Пойдем, выпьем по кубку вина. Как справедлив этот мир. Зло рассчитывается с добром».
Странное высказывание. Повозка, что увозила мертвого, тянула за собой сотни невидимых нитей. Каждый зритель стал марионеткой виновника торжества ...
|
|
|
Сны
Aug 4, 2017 23:34:44 GMT 3
Отправлено Berk на Aug 4, 2017 23:34:44 GMT 3
Окропление
Ванечка кашлял уже четвертый день. Звук его кашля становился все более влажным, и мы думали, что он идет на поправку, однако утренний визит врача закончился суровым выводом: «пневмония, ему бы рекомендовалась госпитализация». Грех признаваться, но эти слова даже обрадовали меня, ибо спать в одной комнате с этим кашлюном я больше не мог. Конечно, мне хочется чтобы Ванечку вылечили, я люблю его здоровым и без него действительно было бы скучно временами. В болезнях он невыносим, ноет и раздражает. Вплоть до того, что, прости меня Господи, жестокие мысли в голову лезут… и будут еще хуже, — надо б рассказать об этом завтра на исповеди, — поскольку мой пятилетний брат все-таки остается с нами. Папа отказал доктору. Папка тоже человек образованный, закончил духовную семинарию, а потому решил, что дома, с молитвами и посещением собора лечение пойдет лучше. Мама, пусть и нехотя, со слезами, — наверное, тоже ванюшин кашель ее нервировал, — да согласилась со мнением отца. К Ванюшке будет ежедневно ходить медсестра и колоть антибиотики… А до храма всего пара шагов, хуже не станет. Наоборот. Я буду молиться за него, побеждая свои пороки.
Наш домик вот-вот повалится под напором ветра. Таких вьюг за свою десятилетнюю жизнь я еще не видел. Даже кот испугался и сверкает с печи своеми огромными глазищами. Ванюшка снова кашляет. Так, будто по тебе бьют молотом. По голове, по ушам… Боже, если бы не Твоя великая мудрость, пропал бы я душой, згинул, умертвил бы родное существо. Тяжело-то как терпеть. Все кашляет и кашляет… А папа возится с пультом для нового телевизора. Наконец-то ему удалось поймать один из каналов. Он сообщает радостно: «хорошо, что хоть антенна еще держится». На мельтешащем экране то появляется, то расплывается изображение. Почти ничего не видно, только звук с шипением:
«..Сегодня, когда наша страна стоит перед решающим выбором, когда на развилке двух дорог мы видим такие указатели как любовь или ненависть, забота о близком или законы джунглей, сплоченность или братоубийство, вера или безверие… мы не имеем права на ошибку. Ведь за нее ответят наши дети, внуки, правнуки. От наших с вами решений зависит, выживет ли наш народ в обозримом будущем. Мы сделаем все, чтобы оправдать надежды наших избирателей, простых людей, которые сделали свой выбор в пользу добра. В пользу света и святости…»
Голос набожного премьера теряется в шипении как свеча во тьме. Мне хотелось бы слушать его бесконечно — ровный, мягкий бас, внушающий надежду. Я не забуду как мы праздновали победу Партии Милосердия. Тогда не верилось, что желания простых людей, таких как мои родители, наши соседи, лучшие друзья, сбудутся. Окажутся в большинстве. И пусть говорят, что новая власть только прикрывается религией, я чувствую сердцем — настало время лучших перемен. Кто бы мог подумать, что впервые откроют доступ к одной из важнейших реликвий, к кадилу-кропилу святого Онисима? Сие сокровище лишь недавно извлекли на свет из недр Доречнего монастыря, где она хранилась веками. И вот… вот сам игумен Азей побывает у нас и проведет службу, используя истинное сокровище столетий. — Абха-кхаа! А-крха-кха-кхрр… — Проклятый кашель братика. Мерзко, хрипло. Точно дьявол вселился в него и харкает едкой слюной. Сдерживая вопль «заткнись!», я тяну руку к тапке, чтобы запустить в негодника, а в тапке что-то мягкое и попискивает. Ох, Пушик приволок очередную мышь. Пока что живое, колышущееся на хвосте тельце отрезвило меня. Придется пойти и выкинуть за крыльцо.
Скрип половицы, скрежет засова… Тише, тише, родителям надо выспаться перед завтрашним торжеством. Мышь жалобно пищит, свисая вниз головой. Я отворяю дверь и в лицо ударяет ледяным воздухом с колючим снегом. Коль Бог создал человека по образу и подобию Своему, животные появлялись хаотично, принимая самые причудливые формы. В конечном счете, мы по праву решаем, убить животное, оставить нетронутым или приголубить его, дав еду и кров. Мышь не несет пользы людям, она как комар или жук, а, следовательно, расплющить ее было бы естественным. — Я с размаху бросаю животное о бетонный пол крыльца и вижу как белый покров вокруг расходится темной кляксой. Моя нога ощущает как под подошвой давится что-то хлипкое. Фу, ну и гадость. Теперь-то не мешало бы помыть тапку.
— Эй! — кричит папа. — Кто там зиму впускает? Сейчас разберусь. — Я быстро захлопываю дверь и несусь в ванную. — Прости, папка! — Кричу оттуда. — Я мышь выносил после Пушика. — Сча я тебе дам мышь! — Громыхает отец. — Спать иди, балбес!
Пока чищу свою тапочку под куцыми струями из рукомойника, понимаю, что Всевышний не забывает обо мне. Той самой тапочкой я хотел причинить боль брату. И не окажись в нужном месте и в нужное время мелкой тваринки, я бы наверняка совершил зло.
Тесный двор сельской церкви аж черен от количества сошедшихся паломников. Святой отец должен прибыть позже. Люди в волнении переговариваются. Столько широко открытых глаз, столько взглядов, устремленных ко входу в храм. Сухонькая старушка в пальто и шерстяном узорчатом платке подле меня, назидательно подняв палец, шамкает: «Мефвоповиф фавау, фо эфо не пвофо вевикфия, а эфо ффятые моффи ффяфова Онифима». Ее полногрудая спутница, — быть может, дочь, — обернулась к нам и произносит уже внятно: «Да-да! Вчера сам патриарх подтвердил, что уникальный ковчег должен посетить все города и села нашей страны. Мощи, а одновременно — кадило и кропило. Такого чуда мирянам еще не показывали. Представляете! И мощи. И кадило. И кропило. Сразу». Раздаются одобрительные возгласы. Ваня собирается тоже крикнуть что-то восторженное через шарф, но вместо этого давится кашлем. А следом — стонет. Хорошо, что родители не замечают как я изо всех сил сжимаю его пальчики. Почто им волноваться. Благо, выглядит безобидно: старшенький взял за ручку молодого. Склонившись, шепчу на ухо братику: «Ты бы не мог сдерживаться? Мне стыдно за тебя, ты наш род в такой день позоришь. Посмей мне еще во время службы закашлять, я… я из тебя…».
Дождались: массивные двери открываются, озаряя дневным светом строгое скуластое лицо настоятеля Семена. Священник приглашает нас войти, а я, как и сотни других собравшихся, совершаю крестное знамение. Внутри сыро. Запах масляной краски после недавнего ремонта сливается с ладаном. Церковь подготовили к желанной встрече. Чего-то и мне першит горло. Видать, заразился от малого. Ох, не раскашляться бы самому… С улицы просигналили. Вот и привезли реликвии. Колонну священнослужителей замыкает седовласый мужчина в деловом костюме. Рядом с ним грузно ступают телохранители. Премьер-министр Котков собственной персоной! Поразительно, человек с телеэкрана и газет — обычный, как мы, здесь, с нами. Мы расступаемся, позволяя священнослужителям внести ларец. О Коткове ходили разные слухи, нрав у него, дескать, жесткий. Но в политике иначе нельзя. Не зря же победил. Гдето внутри я тоже его боюсь. Глядит властно, губы сжаты… Зато цели благородные, человек чести. Взять да пожаловать в какую-то деревню — не каждый чинуша сможет.
Котков опережает святого отца Азея, занимая место у алтаря, словно это его трибуна. Седые брови нахмурены:
— Я рад, что мы тут собрались. — Премьер поворачивается к распятию, кланяется и крестится. — Я не священник, не монах, однако вера — моя жизнь. Мы все рабы Божьи и едины перед ним.
Кто-то подносит господину премьеру микрофон и его бас наполняет пространство церкви своей мощью. Чувствую как трясется тело Ванечки от кашля, и к нашему обоюдному счастью этого не слышно. Котков продолжает:
— Я проведу эту службу с позволения и благословения святого отца Азея. Святой отец, правда, ведь вы благословляете меня?
— Благословляю! — Звучит напевный ответ игумена.
— Дар паломникам — чело страдальца.
В храме воцарилась тишина. Мало кто понимает, о чем идет речь. На помощь является пение Азея:
— Чело, как угодно Всевышнему. Да помолимся за живого и мертвого. Во имя…
— Достаточно, святой отец. Благодарю вас. — с раздражением перебивает его Котков. — Дальше, позвольте, я.
Наступила тишина, в которой я слышу шепот мамы: «Так неправильно, лицо духовное здесь имеет право службы». Молодая пара поддерживает ее, так же робко и тихо: «При всем нашем безмерном уважении к представителям законноизбранной власти, слово за батюшкой-то». На моих глазах слезы. — Послушайте — Прошу я. — Послушайте, сам премьер-министр приехал к нам, к нам сюда, когда о нас все забыли. Уж не доказательство ли это любви? Просто давайте доверимся, откроем свои сердца. Примем дар. Этот миг особенный, люди. — Фальшивая нотка в моем голосе осталась незамеченной. Я боюсь. Я напуган силой Коткова, однако нам на руку расположение столь влиятельной особы. — Сереженька прав. — Бормочет мамочка. — Глядите, в чем суть смирения. — Другие также замолчали. Я доволен, улыбаюсь, и кашель Ванечки более не злит. Началось главное. Под пение хора два монаха бережно открывают крышку ларца.
Предмет странного вида в руках священника. Вроде бы кадило, но черное, обернуто в пленку. Игумен поднимает его на связке из трех цепочек и окунает в глиняный сосуд. Наше крестное знамение с молитвой воодушевляет Коткова. Бас становится мягче:
— Подойдите ближе и окропитесь. Лучшее испытание — связь времен. Омовение тела и духа на пути к Нему.
Чело напоминает череп, и будь в нас меньше веры, мы бы устрашились. Я знаю, что это вовсе не череп, а изделие из металла с крупным отверстием в форме присоски, откуда вместо паров ладана вылетает жидкость. Прочь искушения дьявола, вселяющего ужас. Мы тянем руки, нас обливают соком мощей. Истинная чистота внутри, хоть запах выедает ноздри… Даже будь то остаток головы святого внутри железной маски, мы не должны усомниться в его силе. Бурые капли летят на наши лица, щиплет глаза, в воздухе прелый дух разлагающейся кости… Я веду Ванечку к алтарю. — Пожалуйста, исцелите его! — На макушку братика льется струя из кадила-кропила, смывая с него волосы и ресницы. Я стыжусь себя, так как мои приступы рвоты то и дело провоцируют меня на осквернение храма. Свят терпел и нам велел… Из праха явились, в прах и обратимся. Кожа морщится и лоскутами лезет с рук. Мухи тут как тут — готовы засеять открытую плоть личинками. Запах тяжел… Дай сил, чтобы вера стала респиратором.
|
|